Я попал по ошибке
в пылью жизни покрытые сети,
В суету их мирскую -
мне исполнилось тридцать тогда.

Даже птица в неволе
затоскует по старому лесу,
Даже рыба в запруде
не забудет родного ручья.

Целину распахал я
на далёкой окраине южной,
Верный страсти немудрой,
воротился к садам и полям.

Вся усадьба составит
десять му или больше немногим,
Дом, соломою крытый,
восемь-девять покоев вместит.

Ива с вязом в соседстве
тень за домом па крышу бросают,
Слива с персиком рядом
вход в мой дом закрывают листвой.

Где-то в далях туманных
утопают людские селенья,
Томной мягкой завесой
расстилается дым деревень.

Громко лает собака
в глубине переулка глухого,
И петух распевает
среди веток, на тут взгромоздись.

Во дворе, как и в доме,
ни пылинки от внешнего мира,
Пустота моих комнат
бережёт тишину и покой.
Как я долго, однако,
прожил узником в запертой клетке
И теперь лишь обратно
к первозданной свободе пришёл.

Белый день наступает,
и терновую дверь затворяю,
Чтоб в жилище пустое
не проникла житейская мысль.

Постоянно и снова
по извилистым улочкам узким,
Стену трав раздвигая,
мы проходим из дома и в дом.

И, встречая соседа,
мы не попусту судим да рядим,
Речь о тутах заводим,
как растёт конопля, говорим.

Конопля в моём поле
что ни день набирается силы;
Мной взрыхлённые земли
с каждым днём разрастаются вширь

Я все время в боязни
вдруг да иней, да снег на посевы -
И конец моим всходам,
и закроет всё дикий бурьян!

Утром я поднимаюсь,
сорняки из земли вырываю,
К ночи выглянет месяц,
и с мотыгой спешу я домой.

Так узка здесь дорога,
так высоки здесь травы густые,
Что вечерние росы
заливают одежду мою.

Пусть промокнет одежда,
это тоже не стоит печали:
Я хочу одного лишь -
от желаний своих не уйти.

И беру я с собою
сыновей и племянников малых;
Сквозь кусты продираясь,
мы идём по пустынным местам.

И туда и обратно
мы проходим меж взгорьем и полем,
С сожаленьем взираем
на жилища старинных людей.

Очага и колодца
там следы во дворах сохранились,
Там бамбука и тута
полусгнившие видим стволы.

- Ты не знаешь,- спросил я
дровосека, рубившего хворост,-
Тех селений, в какие
эти люди отсюда ушли?

Дровосек распрямился,
поглядел на меня и ответил:
- Эти умерли люди,
их в живых уже нет никого...

«Поколенье другое -
с ним дворцы изменились и площадь».
Значит, слов этих старых
до сих пор ещё правда жива.

Значит, жизнь человека
состоит из игры превращений
И в конце её должен
возвратиться он в небытие.

А в ущелье, у речки
с неглубокой прозрачной водою,
Хорошо опуститься
и усталые ноги помыть...

Процедил осторожно
молодое випо, что поспело,
Есть и курица в доме -
и соседа я в гости зову.

Вечер. Спряталось солнце,
и сгущается в комнате сумрак.
В очаге моём хворост
запылал - нам свеча не нужна.

Так и радость приходит.
Я горюю, что ночь не продлить мне:
Вот опять с новым утром
появилась на небе заря.